В истории часто случается так, что люди стремятся к одной цели, а достигают совсем другого, не ожидаемого результата. Немецкий философ Гегель в таких случаях ссылался на невидимую руку «мирового разума», направляющего ход этой истории. Так, большевики стремились воплотить на практике утопию – построить коммунистическое общество, а на самом деле добились успеха совсем в другом — модернизировали страну, вывели ее в число индустриально развитых держав. Младореформаторы нашего времени, наоборот, объявили об экономической и политической модернизации, а на практике, похоже, воплотили как раз утопию – создали общество, существующее вопреки всем экономическим законам.

Вот только если бы Гегель жил во времена Фрейда, он, возможно бы, кроме категории «мирового разума», ввел бы понятие «мирового подсознательного». Того подсознательного, что на самом деле управляет поведением людей. Причем, как в известном фантастическом романе Стругацких, человек часто и не подозревает, что на самом деле «сидит у него внутри». Большевики, может быть, разумом и ставили цель построения счастливого общества, но подсознательно стремились к власти и силе, и эти тайные субъективные желания лишь удачно легли на объективную потребность в индустриализации страны.

Нынешние младореформаторы, может быть, вполне искренне верили, что воплощают идеи экономической и политической модернизации России, ведут ее к рыночной экономике и демократии. Но когда в их распоряжении оказалась «ничья» (бывшая государственная) собственность, то «внутренний голос» подсказал только одно: разделить ее и приватизировать.

Впрочем, зов этого императива звучал в душе каждого человека, а не только представителей элиты. Поэтому попытки «списать» провал модернизации на «заговор мирового правительств» или «особую цивилизационную судьбу России» — это от нашего страха посмотреть «внутрь самих себя» и сказать, что истинные причины банальны, лежат на поверхности, и что наш эгоизм, жадность и лень оказались сильнее, даже любви к Отечеству, когда великую страну «пускали под нож».

Но неуспешность экономической модернизации — неудача в создании реальной рыночной экономики – не столь драматична. Высокие цены на нефть создают некий временной лаг, позволяющий за это время сконструировать (если, конечно, сумеем!) некое подобие государственного капитализма. Сложнее обстоит дело с политической сферой. Здесь сроки уже поджимают, и вопрос о сохранении стабильности власти и ее соответствующей политической конфигурации следует решить к 2008 г. Хотя, одна проблема здесь уже решена: точка бифуркации и выбора — авторитарный или демократический политический режим — уже пройдена.

Когда сегодня называют политический режим России авторитарным, вкладывают в это понятие негативный смысл, противопоставляя ему «хороший» режим – демократический. Но применительно к  политическим режимам слова «хороший» и «плохой» неприменимы. Важнейшее требование к нему – это соответствие режима  экономическим условиям жизни общества.

Представим себе страну, в которой 10 % граждан распоряжаются львиной долей (90%) доходов. При этом, по данным Счетной палаты, более 58 % населения составляют люди с доходами ниже прожиточного минимума. 720 человек контролируют активы  на 291 млрд. долларов при федеральном бюджете в 180 млрд. Нетрудно догадаться, что это характеристика социального строя сегодняшней России. Стремиться установить в таком обществе демократический политический режим или развивать хоть какие-то демократические институты было бы безумием и безответственностью. Он неизбежно примет форму либо охлократии типа большевистской (по сути, это была именно охлократия, а не диктатура), главным занятием которой станет раскулачивание богатых, либо примет форму фашистской диктатуры типа пиночетовской, которую установят олигархи, (а отнюдь не  экстремисты и националисты, как это часто любят описывать в наших политических футуружастиках), главным занятием которой станет силовое подавление социального протеста.

Таким образом, сегодня перед Россией не стоит проблемы выбора между авторитаризмом и демократией. Выбор уже сделан, и сделан единственно правильный. Сизифов камень российской демократии в очередной раз покатился вниз, сокрушая все на своем пути. Сегодня на первый план выходит другой вопрос: какой именно форме авторитаризма будет отдано предпочтение. Этот вопрос открыт, и именно он — на повестке дня.

При одном типе авторитаризма основная власть сконцентрирована в руках первого лица, в нашем случае – у президента. Его задача – усмирить эгоистические устремления элиты, ограничить воровство, вседозволенность, заставить чиновника нести ответственность. Этот вариант в наибольшей мере устраивает само население, которое, будучи не в состоянии проконтролировать элиту, может рассчитывать только на то, что это сделает верховная власть. Иван Грозный, впадая в ярость против бояр, объективно выражал чаяния и желания крестьянства. Последующие русские цари и верховные правители вплоть до Иосифа Сталина, в той или иной мере вынуждены были выполнять эту же задачу. Причем, чем грознее был правитель по отношению к своему окружению, тем большей любовью пользовался у народа.

При ослаблении такого авторитаризма возникает другой его тип, при котором основная власть сосредотачивается в руках бюрократии. Обычно это было следствием либерального отношения к элите, неспособности верховной власти справиться с ней. Оборачивалось это «семибоярщиной», смутой и кризисом государственности. Так заканчивались правления Б.Годунова, Николая II, М.Горбачева.

Но главной слабостью любого варианта авторитаризма является его уязвимость на этапе передачи власти (в нашем случае — преемнику в 2008 г.). Дело в том, что модель формирования системы управления в России всегда была одна: руководитель администрации любого уровня, придя к власти, полностью менял всю «вертикаль». Кстати, сам г-н Путин здесь исключения не составил. Но нынешняя бюрократия гораздо сильнее бюрократии ельцинских времен. Создав многочисленный и разветвленный властный управленческий аппарат В.Путин, а тем более, его преемник оказывается заложником этой властной структуры. Если сам нынешний президент, как создатель этого аппарата, еще может его контролировать, то будущий президент, какой бы сильной личностью он не был, встретится со стремлением этого аппарата к самостоятельности. Внешне это выразится в том, что претендент на пост президента будет признан лишь как «первый среди равных». Единственная возможность обеспечить поддержку преемнику и обеспечить его приход к власти – обещать наделить большей властью правящий бюрократический класс, при этом, конечно, в обмен на преференции и безопасность нынешней кремлевской администрации.

Но остается серьезная угроза – угроза эгоистического поведения элиты после получения дополнительных ресурсов и ослабления контроля «сверху».

Очевидная, хотя и с оттенком утопичности, попытка решения проблемы заключается в консолидации правящего класса вокруг национальной идеи, стремлении придать иной смысл их политическому бытию, помимо обогащения. Получившая известность статья В.Суркова о суверенной демократии достаточно точно ложится в схему попыток создания такой идеи. Причем, на этот раз это попытка создания идеологии именно для элиты, а не для общего употребления.

То, что это именно идеология, предполагающая мифологизированный образ мира, — не вызывает сомнения. Достаточно обратиться к первым фразам статьи: «Люди стремятся жить свободно в составе сообществ, организованных на справедливых началах. Для большинства в определенном социальном масштабе таковыми сообществами являются нации». Здесь сюрреалистичен, мифологизирован каждый посыл. На самом деле как раз нации никогда не были сообществами, организованными на справедливых началах. Каждая нация включает как бы две – богатых и бедных, правящих и управляемых. Уж для России-то это не нуждается в доказательствах. Но именно на камуфляже этого основного социального противоречия и строится идеологема В.Суркова. Затем на этом мифическом основании можно возводить любое теоретическое здание, свободно связывать с любым другим идеологическим феноменом, в данном случае – с демократией. Перед нами классический случай навязывания доминирующего дискурса, правда, пока что не обществу, а политической элите.

То, что это навязывание протекает весьма успешно, показывает анализ фразеологии выступавших VII съезде «Единой России». Идеи национального единства, государственности, позиционирование себя как патриотов, в отличие от «западников», были лейтмотивом речей ораторов. Причем, тот факт, что большинство из них держит сбережения в западных банках, учит своих детей в престижных зарубежных университетах и ездит на иномарках, не мешали пламенным речам в защиту российской экономики, национального образования и отечественного производителя. Особенно комично выглядели обвинительные эскапады в адрес Е.Гайдара, А.Чубайса, Г.Грефа и прочих соратников Б. Ельцина, заботящихся, якобы, больше об интересах мирового сообщества, нежели о национальных. Было видно, что лидеры «единороссов» совершенно искренне забыли, что недавно — в исторически обозримом прошлом, – они сами состояли в рядах этих соратников.

Впрочем, насколько велика эта власть, сыграет ли идея единства нации такую же консолидирующую роль для сегодняшней элиты, какую играла коммунистическая идея для элиты вчерашней, покажут два ближайших года.