Изучение местного самоуправления в нашей стране имеет давнюю традицию, связанную, в первую очередь, с подготовкой и осуществлением земской реформы 1864 г. Справедливости ради стоит отметить, что к этому времени теоретические разработки проблемы местного самоуправления уже существовали в Европе и оттуда проникли в Россию. Одной из первых концепций стала теория «свободной общины», возникшая под влиянием идеалов Великой Французской революции. В начале XIX в. ее разрабатывали представители французской и бельгийской правовых школ Турэ, Токвиль, Гербер, Аренс, рассматривавшие общественную власть в качестве четвертой власти и не допускавшие никакого вмешательства государства в дела общества. Община считалась первичной по отношению к государству, отношение которого  к ней ограничивалось  лишь ее признанием. Основным принципом данной теории местного самоуправления было то, что органы местного самоуправления не являлись государственными и  управляли собственными делами общины, негосударственными по своей природе. Государственные органы, по мнению авторов теории, не имели права вмешиваться в дела общины. В то же время, теория допускала  возможность ведения общиной дел, передаваемых государством в управление.

Обоснование теории «свободной общины» носило не столько политологический, сколько идеологический характер. Право общины на занятие собственными делами вытекало из либеральной концепции первичности неотъемлемых прав человека, определяющих функциональную роль государства по их обеспечению. Политические аспекты местного самоуправления заключались в создании оптимальных условий для вовлечения граждан в управление делами общины, воспитания их в духе гражданской активности. По словам А. Токвиля, «общинные институты играют для установления независимости ту же роль, что и начальные школы для науки; они открывают народу путь к свободе и учат пользоваться этой свободой, наслаждаться ее мирным характером. Без общинных институтов нация может сформировать свободное правительство, однако истинного духа свобод она так и не приобретет. Скоропреходящие страсти, минутные интересы, случайные обстоятельства могут создавать лишь видимость независимости, однако деспотизм, загнанный внутрь общественного организма, рано или поздно вновь появятся на поверхности»[1]. Однако, вопросы о том,  насколько связаны модели местного самоуправления с типами политических систем и политических режимов, насколько они обусловлены социальными интересами конкретных слоев населения  и обеспечен ли  политической поддержкой именно такой способ устройства местной власти, в то время  не ставились. Соответственно не рассматривалась и возможность его  применения в других странах с иными политическими режимами и политическими системами.

Появившаяся несколько позже «общественно-хозяйственная» теория развивала основные идеи теории «свободной общины (пашни)». Например, с точки зрения авторов этой теории, община должна была заниматься только собственными делами. В России эти теории активно поддерживали А.И. Васильчиков,  В.Н. Лешков[2].

А.И. Васильчиков первым из отечественных исследователей  дал общее понятие о самоуправлении, рассмотрел различия между приказной и земской системами управления, раскрыл отношение народного представительства к местному самоуправлению. Согласно определению автора, самоуправление — это «участие народа в местном внутреннем управлении своего Отечества. Такое участие в известной мере допускается во всех государственных организациях; и при самых централизованных формах правлениях местным жителям предоставляется, все-таки, весьма обширный и многосложный круг действий, которые могли бы обременить центральную администрацию чрезмерными расходами и заботами управления, чтобы сохранить государственный бюджет и снизить некоторую часть расходов»[3]. Для подкрепления своей концепции автор использует  многочисленные описания способов организации местной власти в Англии, Франции и Германии. Особое внимание в этих описаниях А.И. Васильчиков уделяет предметам ведения земских учреждений, среди которых выделяет  народное образование, дорожное дело, народное продовольствие, народное здравоохранение, общественное благоустройство; приводит примеры смет земских учреждений. Характерно, что, кроме городского общественного самоуправления, в работе описывается устройство крестьянского быта в России, Франции, Англии, Германии. Выводы автора достаточно однозначны: местное самоуправление имеет неполитическую природу; у государства и самоуправления разная компетенция, поэтому учреждение местного самоуправления государству выгодно, так как  снимает  с него часть забот.

По мнению сторонников «общественно-хозяйственной» теории, для ее применения в России существовали объективные предпосылки, поскольку сохранились крестьянская община («мир»), а вместе с ней  и традиции крестьянского общинного самоуправления. Однако вопрос о модели местного самоуправления, построенной на основе этой теории, рассматривался абстрактно, безотносительно к реальному политическому устройству России, без  анализа проблемы ее политической поддержки.

«Общественно-хозяйственная теория» задала тенденцию трактовки самоуправления имеющую и сегодня сторонников, которая определяет   сущность самоуправления, как универсального способа объединения людей под эгидой, в первую очередь, совместных производственных занятий вне связи с тем или иным политическим режимом. Однако эти идеи, привлекательные в теории, выглядят достаточно умозрительно на практике, на что указывал в свое время Л.А. Велихов: «Вообще провести строгую грань между делами общественного или делами только местного самоуправления невозможно, что сильно умаляет убедительность приведенных аргументов»[4]. Тем более, что взгляды сторонников теории «свободной общины» не учитывали особенности политической системы России. В условиях авторитарного режима любая попытка создания самостоятельной, неподконтрольной государству организации граждан представляла для него угрозу и была изначально обречена. Отстраненность от реалий политической жизни России обусловила утопичность подобных проектов.

Абстрактность вышеизложенных подходов является неслучайной. В целом «общественно-хозяйственная» теория и теория «свободной пашни», жестко разделяя местную (самоуправленческую) и политическую (государственную) сферу, закрывали саму эвристическую возможность рассмотрения политических аспектов местного самоуправления. При попытках хотя бы гипотетически применить их к российским реалиям возникали утопические фантомы, примером которых являются взгляды, развиваемые П.А. Кропоткиным и Л.А. Тихомировым.

Местное самоуправление П.А. Кропоткин рассматривал как догосударственный и естественный способ организации жизни людей, и задача, по мнению автора,  заключалась в освобождении самоуправления от государственного давления, что и должно быть  достигнуто с переходом к анархическому устройству общества[5].

Рассматривая самоуправление с совершенно иных, монархических позиций, к тем же утопическим выводам о возможности использования местного самоуправления в качестве базисной ячейки организации общества и альтернативы бюрократии пришел Л.А. Тихомиров. Он  полагал, что самоуправление в России не только возможно, но даже более органично присуще ей по сравнению с Западом. Из предлагаемой им концепции единства самодержавия и народа действительно следовало, что «всё государство есть не что иное, как окончательно довершенная форма организация национального самоуправления. Здесь нет противоположения, есть лишь дополнение. Самоуправление, то есть предоставление верховною властью общественным группам непосредственно заведовать делами в пределах их компетенции, прямо вытекает из монархической идеи»[6].

Поскольку факты российской действительности, мягко говоря, не всегда подтверждали подобное единство самодержавия и общества, Л.А.Тихомиров нашел  выход в различении, в духе Аристотеля, «правильной» формы самодержавия, которую он именует монархией, и «неправильной», называемой им абсолютизмом. Монархия тоже может заболеть недугом абсолютизма, что и становится причиной пресловутого разрыва государственной власти и местного самоуправления, поскольку верховная власть абсолютизма создает противоположность между государством и обществом. Причиной этого перерождения, считал автор,  является излишнее развитие бюрократии, которая присвоила себе функции посредника между монархией и народом. Вот здесь и должно было сказать своё слово местное самоуправление. Его значение автор видит в том, что оно способно создать для центральной власти еще одну опору, кроме бюрократии: более чем где-либо, в самодержавной монархии необходимо сочетание бюрократии и общественного управлении. Монарх мог бы все государство поручить общественному управлению, и от этого не перестает быть верховной властью. Это монархическая утопия местного самоуправления. Автор совершенно не считается с отсутствием реальных  политических сил, способных оказать проекту необходимую поддержку, за исключением ссылки на добрую волю монарха и спекулятивную веру в единство царя и народа.

Утопичность и «анархических», и «монархических» проектов местного самоуправления не мешала, а скорее  способствовала использованию их в качестве идеологических средств влияния на общественное мнение. Однако она имела мало общего с анализом объективных политических условий становления данного института.

Альтернативой вышеизложенным концепциям местного самоуправления являлась «государственная» теория, разработанная немецкими юристами Л. Штейном  (1815-1890 гг.) Р. Гнейстом (1816-1895 гг.). Русскими идеологами   «государственной» школы стали В.П. Безобразов, И.Д. Беляев, А.Д. Градовский, Н.М. Коркунов, Н.И. Лазаревский,  М.Н. Свешников,  Б.Н. Чичерин  и др.[7].

По мнению указанных авторов, самоуправление – это возложение на общество решение задач государственного управления на местном уровне. При этом  государство  сохраняет полный  контроль над  деятельностью общественного управления. А.Д. Градовский подчеркивал, что «самоуправление предполагает существование сильной и единой государственной власти, которая является главным условием для сохранения политической и национальной целостности  страны»[8].

С точки зрения сторонников этой концепции, сила самоуправления должна заключаться отнюдь не в отделении его от государства, а в служении интересам последнего. Особых местных дел, отличных от государственных,  не существует. Задача самоуправления сводилась к выполнению местным сообществом государственных функций. Академик В.П. Безобразов писал, что «самоуправление не есть общественное самоуправление, образчики которых имеются в акционерных компаниях, ученых и других обществах, а оно есть такое же государственное управление, как и бюрократическое  управление; учреждения самоуправления совокупно с бюрократическими учреждениями суть двоякие органы одного и того же государственного организма, различные формы одной и той же власти»[9].

Политический аспект самоуправления был связан с поисками критерия отличия муниципальной власти от государственной. Различия в трактовке этих критериев послужили  основанием  в выделении в рамках «государственной» теории двух направлений.

Представители первого («политического») направления,  которое начал  разрабатывать Р. Гнейст, видели специфику природы муниципальных органов  власти  в особенностях их формирования. Они отмечали, что выборные на местах осуществляют свою деятельность на безвозмездной основе, в отличие  от работающих в государственных органах местного управления на платной основе. В России эту точку зрения поддерживали М.И. Свешников, Н.И. Лазаревский, Б.Е. Нольде, Л.А. Велихов. Однако в дальнейшем выяснилась условность подобного разграничения государственной и муниципальной власти.

Второе направление в рамках «государственной» теории («юридическое»), обоснованное Л. Штейном, имело также своих сторонников в России, наиболее известным среди которых был Н.М. Коркунов. Специфика местного самоуправления усматривалась ими как возможность участия граждан посредством самоуправления в решении некоторых государственных дел, выделенных в его компетенцию. Такой способ участия населения в решении государственных дел, действительно, можно было считать политическим занятием, но, главным образом, с формально-юридической точки зрения, отождествляющей политическую сферу с государственным управлением.

В большей мере собственно политические аспекты местного самоуправления рассматривались отечественными авторами в связи с особенностями взаимодействия центральной и местной власти и возникающими на этой основе административно-управленческими моделями. Данные модели были впервые изучены Л. Штейном и изложены для русского читателя в упомянутой книге А.И. Васильчикова. Главными из них были три: в Англии – самоуправление в классическом варианте,  во Франции – «административная централизация», в Германии – самоуправление сословных учреждений[10]. С некоторыми модификациями эти модели сохранили свое значение и в наши дни.

В основе английской модели лежало четкое разграничение сферы деятельности центральных и местных учреждений. Высшая администрация контролировала, но не управляла, так как чиновников на местах не полагалось. Все дела провинции – хозяйственные, судебные, частично административные – находились в ведении жителей прихода. Должностные лица (они могли как избираться, так и назначаться высшей администрацией из числа местных жителей) заведовали местным управлением, составляя отдельные управы по каждому ведомству – врачебному, дорожному и т.д. Мировые суды во главе с лорд-наместником утверждали местные бюджеты. Позже влияние центральной власти на органы местного управления заметно усилилось, английская система стала напоминать континентальную.

Французскую модель часто называют мнимым самоуправлением или административной централизацией, так как она не предполагала проведения четкой грани между делами центральных и местных учреждений. На местах действовали выборные советы (генеральные – в департаментах, окружные и муниципальные  —  в общинах), члены которых избирались из числа  местных граждан, достигших совершеннолетия, путем  всеобщей подачи голосов. Советы ничего не решали без ведома администрации. Они не имели исполнительной власти  и  все их постановления исполняли правительственные органы. По ироничному замечанию А.И. Васильчикова, «народ, облеченный всеми правами верховной власти, казнивший даже своего короля, не может достигнуть права построить мост или чинить сельские дороги без дозволения центрального правительства»[11].

Немецкая система оказала наибольшее влияние на русское законодательство. В местном управлении Пруссии участвовали не приходы или граждане вообще, а  сословия дворян-землевладельцев, крестьян и горожан. Каждое сословие имело свое отдельное управление (вотчина, общество, город). Представители трех сословных организаций входили в состав областных собраний, представлявшее общеземское самоуправление.

Первые теоретики местного самоуправления 60-80-х гг. XIX в. внесли определенный вклад  и в изучение политических аспектов функционирования данного института. В частности, в поле зрения оказались модели взаимодействия государства и местного самоуправления, была предпринята попытка выделить критерии отличия муниципальной природы власти от государственной. Однако ни в теории «свободной общины», ни в «государственной теории»  проблема функционирования института местного самоуправления не была связана с  анализом реалий российской политической системы,  определением  возможного места института самоуправления в этой системе, а также выявлением  политических сил, заинтересованных в его становлении.

Политические аспекты местного самоуправления актуализировались на фоне обострения внутренних противоречий в стране на рубеже XIX-XX вв. В анализе роли и перспектив данного института в этот период наметились два основных подхода: либерально-реформаторский и консервативный.

Исследователи либерального направления отдавали предпочтение «общественно-хозяйственной» теории. Однако она не была копией теории, родившейся в Европе. Это был ее русский вариант. В работах авторов либерального направления речь шла не просто о выполнении органами самоуправления функций организации населения на местах. Для отечественных либералов особый смысл приобретала другая, скрытая тенденция – возможность влияния на центральное правительство через местное самоуправление. Эта идея была следствием общей либеральной установки просвещенного российского общества того периода и веры в возможность разумного и постепенного его реформирования.

Это особенно проявилось в  работах видных  либеральных земских  деятелей конца ХIХ — начала ХХ вв. К.К. Арсеньева, И.П. Белолконского, А.И. Кошелева, В.А. Маклакова, В.Ю. Скалона, Д.И. Шаховского, Д.Н. Шипова и др.[12]. Секретарь полулегальной  организации либералов «Беседа» В.А. Маклаков так выразил общую для земских  либералов идею: «В России было зерно, из которого самотеком росла конституция. Это было местное самоуправление, то есть земство. Стоило постепенно развить это начало к низу и к верху, и конституция сама собой бы пришла»[13]. Несколько ранее А.И. Кошелев в изданных за рубежом брошюрах «Наше положение» и «Где мы? Куда и как идти?» обосновывал необходимость создания в России наряду с самодержавием Земской Думы, которая должна была формироваться из представителей земств[14]. Однако стремление либералов из земской среды использовать местное самоуправление в своих политических целях делало теорию местного самоуправления инструментом достижения этих целей, придавало ей «партийный» характер.

Разочарование в надеждах, возлагавшихся на развитие земского самоуправления, позже заставило исследователей либерального направления более внимательно рассмотреть причины появления данного института в России. В работе И.П. Белоконского «Земство и Конституция», указывалось на отсутствие объективных предпосылок самоуправления в России, а его появление  объяснял временным политическим интересом верховной власти. Известный либеральный земский деятель считал, что «земская реформа 1864 г. явилась продолжением тех великих реформ, которые осуществились вследствие несчастной Севастопольской войны. Обессиленное войной бюрократия стремилась предупредить «внутренние осложнения» выражением некоторого «доверия» населению впредь до того момента, когда, окрепнув, она сможет взять обратно все дарованное»[15].

Консервативное направление исследования местного самоуправления, в большей мере придерживавшееся «государственной» теории, нашло отражение в работах А.Д. Градовского, Б.Н. Чичерина, С.Ю. Витте. Авторы впервые указали на связь становления и развития этого института с характером его политической поддержки и типом политического режима.

А.Д. Градовский прямо поставил вопрос: способно ли население, существующее в условиях административной политической системы и авторитарного режима,  контролировать местные органы самоуправления? По его мнению, утверждения о необходимости самостоятельности местных органов и способности населения осуществлять ведение местных дел под свою ответственность выглядят умозрительно и не подкреплены социологическими фактами. Если же население не имеет возможности и готовности осуществлять местное самоуправление, создавать и контролировать местные органы власти, то ничего,  кроме чиновничьего произвола, прикрытого идеологией самоуправления, в провинции сформироваться не может: «Сообщение самостоятельности правительственным органам в местностях необходимо предполагает организацию общественных сил, как противовес этой самостоятельности, противовес, без которого она легко может выродиться в произвол. Когда местный администратор не только должен отдавать отчет высшему правительству, но и разделять свою деятельность с органами общества, допущенными в правительственную сферу; когда не только сознание долга удерживает его от правонарушений, но и возможность отпора со стороны общественных элементов, — лишь тогда самостоятельность местной администрации может быть благоприятна. Напротив, действуя среди бесправной массы, администрация всегда выйдет из назначенных ей границ»[16].

Против подобного утверждения — о неготовности общества к осуществлению местного самоуправления — обычно выдвигался тот аргумент, что именно учреждение этого института и должно  способствовать привитию гражданам демократических навыков.  А.Д. Градовский назвал этот аргумент избитой, но не доказанной истиной. Возражения против этого, по мысли автора, ясны сами собой: «Индивидуализм в деле управления делает администрацию орудием личных целей, эгоистических стремлений. Местные интересы по природе своей не способны образовать гражданина,  община с ее узкими стремлениями мало чем отличается от личности, превосходный член общины может оказаться плохим гражданином, например, истинный гражданин иногда бывает  принужден забыть свои местные интересы, принести их в жертву великим государственным целям и так далее»[17]. Вывод ученого однозначен: самоуправление должно выступать частью государственной власти и элементом общей политической системы. Противоположное же требование независимости местного самоуправления от государства А.Д. Градовский трактует как свидетельство неразвитости, отсталости общества, несовершенства его политического развития. Возникновение в рамках Российской империи самоуправления вне государственного управления, наподобие земства, он относит к историческому казусу, проявившемуся не вследствие необходимости исторического закона, а как «результат случайного, хотя и счастливого факта, удачной комбинации законодательных сфер»[18].

Сходные «государственнические» идеи в отношении местного самоуправления развивал Б.Н. Чичерин. Он также обратился  к аргументам конкретно-исторического характера и показал, что из-за особенностей   общественно-государственного развития России в государстве  не сформировались условия для самостоятельного (вне государственной системы)   существования местного самоуправления, и подобные институты образовались «сверху», действиями правительства, а не самостоятельными усилиями граждан, в отличие  от стран Западной Европы[19]. Особенности Российского государства, связанные с его огромной территорией, скудностью народонаселения, однообразием жизненных условий, земледельческим бытом и доступностью территории для нашествий из вне, затруднили объединение народа и затормозили  развитие в нем самостоятельности. Отсюда ученый делал вывод,  что  «восполнить эти недостатки могла только крепкая власть, которая, стоя на вершине, давала единство государству и направляла общественные силы»[20]. На основе этих размышлений у него сложилось следующее отношение к развитию в России представительных начал: «Не скрою,  что я  люблю народные учреждения, но я не считаю их приложимыми всегда и везде, и предпочитаю честное самодержавие несостоятельному представительству»[21].

Идеи «государственной теории» с позиций бюрократии поддерживал С.Ю. Витте. Как опытный чиновник и трезвомыслящий политик он оценивал роль и перспективы местного самоуправления в России не с позиций абстрактных идей и принципов, а исходя из реальной политической ситуации в стране. С.Ю. Витте достаточно сочувственно относился к местному самоуправлению как этико-социальной идее. Но, анализируя политические аспекты деятельности земства, он делал вывод, что местное самоуправление несет в себе угрозу существующей государственной власти в России.

Признавая стесненное состояние земских учреждений, даже сочувствуя им, С.Ю. Витте категорически высказывался против их развития и расширения полномочий. «Наше местное управление находится в самом ненормальном, в самом печальном состоянии, – признает он в адресованной императору Николаю II Конфеденциальной записке. – У нас имеются земские учреждения, но деятельность этих учреждений все более стесняется. С другой стороны, наряду с этими учреждениями продолжает действовать старая администрация, всемогущая по простору своего произвола, но бессильная для живой активной деятельности. Таким образом, нет хорошей администрации, которая держала бы в своих руках все хозяйство и все управление губернии, ибо есть земство, нет и сколько-нибудь удовлетворяющего своему назначению самоуправления, так как оно подавлено в пользу правительственной администрации»[22]. В то же время, по мнению автора Записки, «нельзя дать правильной постановки земству потому, что такая постановка опасна в политическом отношении, и нельзя дать администрации живого, активного участия в делах местного хозяйства и управления, ибо это равносильно уничтожению самоуправления, сохранение которого признается необходимым»[23].

С.Ю. Витте доказывал, что самоуправление в той форме, в какой оно выражается в российском земстве, то есть не в форме узкосословной или корпоративной, а в виде всесословного народного представительства в сфере местного государственного управления, не соответствует самодержавному строю государства, что в этом строе оно будет плохим средством управления. Допустить это в самодержавном государстве нельзя. Поэтому он предлагал оставить существующие земские учреждения, которые «стали свершившимся фактом», но не проектировать их дальнейшее расширение.

Здесь важно отметить указанную С.Ю. Витте зависимость местного самоуправления от сущности политического режима, в рамках которого оно функционирует. При конституционном строе, по мнению автора записки, земства могут быть превосходным средством управления: там они составляют одно звено в цепи, скованной из одного металла. Там, впереди, в центральных органах есть их же представители, и потому к предначертаниям этих органов они всегда будут относиться с полным доверием, будут усердными исполнителями их распоряжений. В свою очередь, центральные представительные учреждения будут всегда чутко прислушиваться к желаниям органов местных. Совершенно в ином положении стоит и всегда будет стоять земство в государстве самодержавном. Здесь по своему строю такие учреждения резко отличаются от всего, что кругом их и что выше их. Правительство, бюрократия не доверяют земству, земство – правительству. Земство весьма естественно желает оказывать влияние на деятельность законодательную, которая так тесно связана с деятельностью местной. Правительство видит в этом поползновение на свои прерогативы. Поэтому, заключает С.Ю. Витте, «каждое учреждение хорошо в строе, ему соответствующем, и непригодно в строе, ему не отвечающем»[24]. Автор записки утверждал, что самодержавие может допускать самоуправление лишь в ограниченных пределах. Это могут быть союзы, корпорации, благотворительные общества, т.е. такие организации, которые имеют свои «частноправовые интересы».

Анализируя эту позицию, известный либеральный деятель  П.Б. Струве отметил, что «Витте подверг убийственной критике поэтическую мечту славянофилов об объединении царя с землей, о совместимости с самодержавием широкого самоуправления. Записка статс-секретаря Витте раскрыла глубокую связь, существующую между культурными задачами земства и его политическим призванием»[25].

Следует сказать, что достаточно пессимистично С.Ю. Витте оценивал и более отдаленные перспективы муниципализма в России. Он приводит в своей работе две точки зрения на эти перспективы. Первая – западная, суть которой сводится к тому, что каждое государство в своем развитии неизбежно придет к конституции как к более совершенной форме правления. Чем скорее это произойдет, тем лучше. Но сам С.Ю. Витте придерживался второй точки зрения: о чужеродности этой формы правления в России. Он писал, что конституция вообще великая ложь нашего времени и, в частности, к России эта форма правления неприменима без разложения государственного режима. С этой точки зрения дальнейшее расширение деятельности земству давать нельзя, поскольку нельзя создавать либеральные формы, не наполняя их соответствующим содержанием[26].

С.Ю. Витте, во-первых, показал противоречивость и несовместимость параллельного существования авторитарного режима и общественного самоуправления. Во-вторых, он считал, что в политических условиях России последовательное развитие местных представительных органов неизбежно приведет к выдвижению со стороны общества требования создать также высший представительный орган, то есть введения в стране конституции и, следовательно, ликвидации основы государственного строя – самодержавия. Работа  С.Ю. Витте интересна тем, что в ней нашли отражение  взгляды  верховной власти и бюрократии  на местное самоуправление.

В целом опыт местного самоуправления конца ХIХ — начала ХХ вв. в России оказался важен не только практическими достижениями в обустройстве различных сторон местной жизни, но и тем, что в результате обозначилась эта основная проблема: невозможность использования европейских моделей самоуправления в условиях сверхцентрализованного Российского государства, неразвитости института частной собственности и резкой социальной поляризации общества. Отсюда – и столь широкий спектр теорий местного самоуправления и мнений о судьбах земства в России. Либеральные концепции местного самоуправления, сами по себе достаточно противоречивые, подвергались, в свою очередь, критике и «справа», со стороны проправительственных монархически настроенных идеологов, и «слева», со стороны радикальной социал-демократической интеллигенции. Но независимо от позиций все авторы так или иначе видели в местном самоуправлении не только способ хозяйственной организации местной жизни, а связывали решение его проблем с судьбой российской политической системы.

К сожалению, сложности политических аспектов становления самоуправления, ставшие камнем преткновения для авторов дореволюционной России, не были в должной мере оценены на современном этапе трансформации нашего общества. Между тем, поскольку политическую систему и политический режим в современной России и сегодня преждевременно назвать в полном смысле демократическими, то обозначенная еще в дореволюционную эпоху проблема политической роли местного самоуправления в условиях такой системы не потеряла своей актуальности.

 

 

---