— Михаил Юрьевич, добрый день! Несмотря на то, что Север – довольно обжитой район еще в начале 20 века, его активное освоение все же началось с промышленной разработки территорий в середине 1960-х.  В чем основная разница между людьми, которые «начинали строить Север», и теми, кто на нем трудится сейчас?

Люди, ехавшие на Север в советский период, независимо – на постоянное место жительство, или на временную работу – являлись носителями общей советской культуры, общей ментальности. Нет, конечно, они не были, как сегодня любят иногда изображать пресловутыми «винтиками тоталитарного государства» и поэтому были «все на дно лицо». Наоборот, люди той системы еще на стали «жертвами» цифровизации, унифицирующей личность сегодня гораздо больше, чем любая идеология прошлого. Их сходство определялось другим — общим культурным кодом «советского человека», то есть общей духовностью, сходным пониманием и оценками окружающего мира.

И независимо от того, что вело человека на Север – деньги, романтика или «дух свободы» (а чаще все это вместе), независимо от квалификации, возраста или национальности, при всех своих личностных различиях все эти люди вкладывали примерно одинаковые жизненные смыслы в работу, в отношение к другим людям, к власти, в понимание прошлого и надежды на будущее, т.е. в то, что называется социальными идеалами.

Промышленное освоение Севера в 1960-е годы совпало не только с наивысшим экономическим развитием страны, но и с «пиком» советской духовности и культуры. Когда эти социальные идеалы в виде превосходства общественных целей и общего блага перед индивидуалистическим эгоизмом определял духовный строй эпохи, не будучи еще задавлен бюрократизмом и лицемерием последовавших 1970-х и 1980-х годов. Они составляли общий внутренний стержень людей, представлявших блестящую плеяду тогдашних первопроходцев промышленного освоения Севера.

Поэтому, когда мы смотрим на фотографии прошлых лет, где изображены совсем разные лица – веселые и хмурые, беззаботные и серьезные, то сразу узнаем людей той эпохи. И не по одежде или прическе, а именно по ощущению той особой духовности, что отражается в их глазах.

Когда с 1990-х гг. открылось совсем другая страница в истории Западной Сибири, то проблема была совсем не в том, что на ее территорию поехали, представлявшие разные национальности, пресловутые мигранты и вынужденные переселенцы. Она была в другом. В том, что исчезло прежнее ценностное единство. Исчезла идеология «общего дела», скреплявшая людей в 1960-х гг. Из-за этого, а не из-за пресловутых национальных различий, все «приезжие» стали восприниматься как «чужие».

Сегодняшние жители автономного округа, включая и недавно приехавших, ни в профессиональном, ни в нравственном, и ни в каком другом плане не хуже прежнего поколения. И именно их труд лежит в основе сегодняшних экономических успехов региона. Вот только живут эти люди уже в другой системе мировоззренческих координат, где личные интересы чаще превалируют над общими. Это не плохо или хорошо, это данность.

Хотя в чем-то эта данность, действительно, проигрывает прежней эпохе в умонастроении населения. Например, в советской ценностной шкале главной меркой любого человека был, в первую очередь, его профессионализм, умение работать. На втором месте располагались личные качества, умение жить в коллективе и так далее. Но вот, что касается, например, национальности, то она, если присутствовала в этой шкале, то на каком-нибудь «сто двадцатом месте». Жаль, что сегодня эта шкала нередко переворачивается.

—  Как считаете, нынешнему поколению есть чему поучиться у ветеранов? Чему?

Наверное, умению найти себя. И готовности преодолеть ради этого любые трудности. Возможно, в чем-то людям прежнего времени повезло, поскольку были вполне очевидные, «осязаемые» направления самореализации и проверки своих способностей, например, «поднимать целину» или «осваивать Север». Но разве для этой самореализации или проявления силы воли нужно куда-то ехать? Чтобы реализовать себя в современном, достаточно жестком мире, причем только за счет собственного труда и образования, нужно проявить огромную волю, преодолеть не меньше, а то и больше трудностей, чем раньше. С этой точки зрения, в судьбе каждого человека есть свое личное «освоение Севера».

— Если говорить о таком понятии как счастье, то, на ваш взгляд, у кого его было больше – у тех, кто стоял у истоков и испытал все прелести романтики освоения Севера, нашего производства, или у нас, людей уже развивающих это производство, но живущих «на всем готовом»? 

Думаю, люди, осваивавшие Север в послевоенное время, чувствовали себя более счастливыми, чем нынешние поколения. Счастье – это субъективное переживание человека, которое может быть или не быть. Спасением же становится участие, или хотя бы прикосновение, к какому-то большому делу, гораздо более значимому, чем жизнь одного человека. И то время такую возможность давало. Сегодня мы используем в материальном плане то, что создано тяжелым трудом предыдущих поколений. Неизмеримо комфортнее стал быт, обеспеченность коммуникациями. Но, как ни странно, жизнь стала даже не легче, не говоря уже о том, чтобы быть счастливее. Скорее всего, это свидетельствует о состоянии «атомизированности» общества, недостаточности доверия друг другу и дефиците ощущения «общего дела». Впрочем, история ходит «по кругу». Возможно, что такая идеология «общего дела» является не только нашим прошлым, которое сегодня с некоторой ностальгией вспоминаем, но, вполне возможно, и нашим будущим.