Проблемы формирования национального самосознания всегда привлекали внимание исследователей. Дискуссионным остается вопрос о мировоззренческой основе этого самосознания. Социологи все чаще приходят к выводу, что и «общечеловеческие ценности», и «особенности национальной идеи» так и не стали конструктивными факторами в консолидации современной России, и таковую роль могут играть только идеи патриотизма и гражданственности [см.: 1, с.44].

Однако в противоположность этой точке зрения, опирающейся на результаты эмпирических исследований, продолжаются умозрительные попытки, особенно в работах российских политологов, обнаружить консолидирующие ценности именно в «национальных идеях». В академическом дискурсе это подчас проявляется в тенденции своеобразной реабилитации понятия «национализм», в освобождении его от шлейфа негативных коннотаций [см., 2, с.576]. Объясняют это стремление, в частности, тем, что раз уж обществу нужна идеология, то   националистическая в этом смысле предпочтительней, чем, например, религиозная или классовая [см., например: 3, с.8-9]. Она позволяет обеспечить максимальную гибкость, уважительность к национальным вопросам в условиях полиэтнической страны. Чтобы, например, человек, объявляющий свою национальную особость, не рисковал быть обвиненным в национализме и покушении на права других национальностей [см.: 4, с.55]. Подобные  рассуждения о ценности и позитивности национализма логично приводят к выводу, что для российского государства единая национальная общность не является необходимостью, и что она должна представлять собой объединение цивилизационных и субцивилизационных общностей в демократическую империю [см.: 5, с.126-127]. При этом предполагается, что национализм будет вполне уравновешиваться идеями общегосударственного патриотизма и воспитанием граждан в духе уважения к другим нациям [см.: 6, с.57].

К сожалению, это не снимает проблему, поскольку, несмотря на все многообразие подходов к определению понятия «национализм», они инвариантно включают в его смысловой объем тезис о высшей ценности именно своей нации и ее первичности в государствообразующем процессе. С «патриотизмом» кореллирует «интернационализм», а понятие «национализм» им оппонирует.

Стремление избежать подобных импликаций, заставляет авторов, заниматься, по сути, манипуляциями со смысловым содержанием понятия «национализм». Наиболее распространенным приемом подобного катахреза становится различение «плохого» и «хорошего» национализма. Все дело, оказывается, в мере. Хороший, здоровый национализм – это тот, который уравновешивается интернационализмом, уважением к другим нациям, и в этом случае такой «правильный» национализм составляет, якобы, неотъемлемую часть патриотизма. Если же национализм не уравновешивается интернационализмом, то в этом случае возникает «плохой», экстремистский национализм  и происходит «неправомерное и весьма распространенное отождествление его с шовинизмом» [7, с.57]. Интернационализм призван сдерживать, «цивилизовать» национализм (патриотизм), например, «вполне понятное и похвальное желание защищать свою Родину и свою нацию тоже имеет свои пределы, а предпринимаемые меры должны быть адекватны угрозам» [8, с.58].

Подобного рода логически непротиворечивые рассуждения о необходимости уметь балансировать между национализмом и интернационализмом при попытках соотнести их с действительностью, тем не менее, оказываются, в свою очередь, не более чем словесной эквилибристикой. Кто будет измерять меру того и другого, как определить «пределы желаний защищать Родину» и их «адекватность угрозам»? В свое время Наполеон Бонапарт в письме русскому царю жаловался на варварские, партизанские, нецивилизованные формы военных действий против его армии. С его точки зрения, вероятно, русские оказались излишне патриотичны (националистичны), используя неадекватные, неодобряемые интернациональным общественным мнением средства ведения войны. С точки же зрения самих русских, «дубина народной войны» — самый что ни на есть ухватистый и удобный инструмент, чтобы гвоздить супостата. Попытки установить меру патриотизма (национализма) выглядят абсурдно. Но и наоборот, предоставление «карт-бланша» национализму угрожают единству государства, замену его конгломератом «субцивилизационных общностей».

Как представляется, существование данного противоречия объясняется некорректным использованием термина «национализм» для обозначения внешне похожих, но существенно разных процессов. В первом случае его субстанциональное наполнение связано с существованием исторических общностей. Идентификация индивида с той или иной общностью – родом, племенем, народностью, нацией, — действительно, не может не формировать у него отношение эмоциональной привязанности к «земле предков», психологической установки как на защиту этой общности, так и на сохранение ее самобытности, особости, обеспечивающих эту идентификацию. Эти чувства, известные с архаичных времен, с образованием нации приобретают форму национализма.

Во втором случае понятие «национализм» используется для обозначения общенациональной идеологии, предполагающей формирование в государстве единой нации, «снимающей» национальные различия. Но для обозначения этого способа идентификации гораздо уместнее употреблять понятие «патриотизм». В патриотизме национализм преодолевается, «снимается».

В этом смысле происхождение патриотизма не только отлично от национализма, но и противоположно ему. Поскольку, «политическое развитие и демократизация  предполагает объединение нации, замену множества традиций, религиозных, этнических центров авторитетом единой светской общенациональной политической власти» [9, с.54], то шанс превратиться в общество гражданское, демократическое, получают те государственные образования, в которых государственная политическая идея, обретающая опору в чувстве патриотизма, «снимает» догосударственные националистические формы идеологии. Национальные идеи в многонациональном государстве не исчезают, но они теряют свой политический характер, трансформируются в идеи сохранения культурного своеобразия и становятся объектом государственной национальной политики. В государстве национализм не может являться частью патриотизма, потому, что если он имеет не культурологический, а политический характер, то может быть по отношению к нему только конкурентной идеей с разрушительными последствиями.

Вероятно, впервые в истории в завершенном виде переход от способа идентификации с исторической общностью – родо-племенными группами – к идентификации с политическим институтом – государством – произошел в древнегреческих полисах в процессе т.н. синойкизма. Именно ценности гражданского долга, общегосударственного патриотизма явились одним из столпов античности, позволив Древней Греции и Древнему Риму в цивилизационной иерархии стать на порядок выше современных им «варварских» обществ, идеологически опиравшихся на реликты родо-племенных привязанностей.

Национализм и патриотизм не могут быть априорно «плохими» или «хорошими». Являясь идеологическими конструктами, они способны служить как общественным, так и узкогрупповым целям. Патриотизм, как известно, может превратиться в прибежище негодяев и стать средством политических манипуляций. И наоборот, национализм, обычно выступающий разрушительной антигосударственной силой, способен сыграть и прогрессивную роль. Происходит это в тех случаях, когда само государство носит антинародный характер, как это имеет место, например, в  случае контроля государством-метрополией колонии. Тогда национально-освободительное движение, используя идеологию национализма, становится путем формирования суверенной государственности. Тем не менее, после обретения независимости встает задача «снятия» национализма системой общегосударственных, патриотических ценностей. Для сложившегося государства национализм, под какими бы флагами заботы о сохранении наций он не возникал, в дальнейшем может выступать только угрозой.

Нынешний ренессанс национальных идей, объясним отнюдь не в том, как иногда утверждают, что они, якобы, никогда и не теряли своего значения, а просто неоправданно игнорировались [см., например: 10, с.10]. Причины возрождения национализма кроются не в его силе, а в слабости государства, в ослаблении скреп государственных институтов на общем фоне обозначившегося сегодня кризиса Вестфальской системы.

Необходимость уточнения гносеологического содержания данных понятий представляет отнюдь не только академический интерес. Например, в ходе проведенных нами социологических исследований в Ханты-Мансийском автономном округе в 2007 г. по заказу Комитета по молодежной политике автономного округа «Молодежь как социальный ресурс округа» и в 2008 г. «Реализация национального проекта «Образование» в автономном округе» по заказу Департамента образования и науки автономного округа[1] была зафиксирована, пусть и медленная, но вполне устойчивая тенденция роста националистических настроений молодежи. Уровень межнациональной конфликтности в автономном округе был оценен как достаточно высокий. Так, на вопрос анкеты: «В какой мере, Вы ощущаете на себе конфликты между молодыми людьми разных национальностей в молодежной среде современной России?» треть респондентов указала на то, ощущают этот конфликт «очень большой мере». Вместе с теми, кто ощущает этот конфликт, пусть и «в незначительной мере», эти группы составляют подавляющее большинство – три четверти респондентов. Причем рост националистических настроений стал наблюдаться в среде достаточно образованной (точнее, — полуобразованной) и материально обеспеченной ее части.

Интерпретировать данные факты можно только учитывая идеологические обстоятельства, в том числе и заметную неудовлетворенность молодежи предлагаемым прочтением отечественной истории. Существование общенациональной идеологии и патриотизма возможно только на основе мифа об общей истории народов образующих государство, ведь «чтобы создать нацию, нужно восстановить ее историю» [11, с.139]. Причем истории героической, которой можно гордиться. Между тем, взятый два десятилетия назад курс на поиски некой «исторической правды» и бесконечного покаяния, привели к полному разрушению такой мифологии, появлению, даже, стыда за собственную историю, разрушению исторического самосознания народа. Вся отечественная история сегодня должна быть прочитана как великая и героическая. Экивоки на наличие в ней «плохих», «черных» страниц девальвируют миф.

Например, чрезмерное акцентирование внимания на тоталитарном, репрессивном характере советского государства приводит, к подобной девальвации историческое значение Победы советского народа в Отечественной войне. Если в СССР был тоталитарный режим, то, по определению, Красная Армия несла в Европу не освобождение, а рабство, которое, как ныне утверждают, в частности, в некоторых странах Восточной Европы, было хуже нацистского. Навязывание подобного образа государства нынешнему поколению россиян вряд ли способствует формированию чувства гордости за свою историю.

И наоборот, общее великое прошлое способно консолидировать не только народы России, но и стать притягательной силой для граждан республик бывшего Советского Союза. Возможность чувствовать причастность к Победе в Великой Отечественной войне, общее патриотическое прошлое может играть в отношении этих стран не менее интегрирующую роль, чем экономические связи и газо-нефтепроводы. В то же время, руководство республик, проводящих политику отказа от того же советского прошлого, лишают свои народы наиболее героической страницы собственной истории.

Между тем, как ни странно, но и доминирующий сегодня российский дискурс, также, отнюдь не способствует консолидации нашего многонационального общества. Интерпретация отечественной истории выглядит примерно так: до 1917 г. развитие России шло по восходящей линии и было прервано революцией, которую совершили враги российского государства в лице революционеров. Для потребления массовым сознанием такая версия, на первый взгляд, выглядит приемлемой, позволяя оправдывать сегодняшние проблемы ссылкой на «сломанную» таким образом историю страны. Но на самом деле латентно она содержит провокацию национал-экстремистского мышления. Объяснение, откуда взялись революционеры-враги России доминирующий дискурс не дает, и домысливать это приходится самому массовому сознанию. Оно же, как известно всегда предпочитает объяснения самые простые. Поскольку в числе и революционеров, и членов первого советского правительства значительную долю составляли представители нерусских национальностей, то вывод обывателя однозначен: враги Великой России, сломавшие ее историю – инородцы. Современная молодежь достаточно образована, чтобы обладать необходимыми знаниями для националистических выводов, и достаточно необразованна, чтобы эти выводы делать. Сегодня демократические политические силы, средства массовой информации часто сетуют на рост русского национализма и экстремизма, забывая, что своим однобоким, по сути конспирологическим, прочтением истории сами инспирируют его больше, чем кто-либо.

Таким образом, доминирующая ныне в массовом сознании версия отечественной истории служит не столько консолидации народов на основе идеи общегосударственного патриотизма, сколько подогревает межнациональное недоверие и подозрительность, провоцирует рост национализма.

Неизбежной альтернативой отсутствия общей героической истории народов, образующих государство, становится мифотворчество героической истории этносов и наций, входящих в государство. Общенациональные ценности патриотизма в этом случае замещаются национализмом, получающим позитивную дискурсивную коннотацию, нарастают шовинистические настроения, политические процессы набирают риверсионный ход – ослабляются институциональные скрепы государственности.

Список литературы

1. Гаврилюк В.В., Маленков В.В. Гражданственность, патриотизм и воспитание молодежи // Социологические исследования. 2007. № 4.
2. Национализм в мировой истории / Под.ред. В.А.Тишкова и В.А.Шнидельмана. М., Наука. 2007.
3. Миллер А.И. Дебаты о нации в современной России // Политическая наука. 2008. № 1.
4. Герасимова А.А. Патриотизм как этнополитическая категория // Власть. 2007. № 4.
5. Липкин А.И. К вопросу о понятии «национальной общности» и его применимости к России // Полис. 2008. № 6.
6. Герасимова А.А.  Указ. раб.
7. Герасимова А.А.  Указ. раб.
8. Герасимова А.А.  Указ. раб.
9. Лейпхарт А. Демократия в многосоставных обществах. Сравнительное исследование / Пер. с англ. Под.ред. А.М.Салмина, Г.В.Каменской. М.: Аспект Пресс, 1997.
10. Кузнецов А.М. Этническое и национальное в политологическом дискурсе // Полис. 2007. № 6.
11. Валлерстайн И. Миросистемный анализ: введение. М.: Изд. дом «Территория будущего», 2006.